пришел к ответу, изложенному в этой книге. Трудно избежать вывода, что мы движемся к миру, где у людей будет меньше работы. Угроза технологической безработицы вполне реальна. Еще бо́льшую тревогу вызывает тот факт, что традиционный ответ «больше образования», скорее всего, с течением времени будет терять свою актуальность. Когда я пришел к этой мысли, моя задача показалась ясной: придумать другой ответ, на который можно было бы положиться даже в мире с меньшим количеством работы.

Но представив, в чем он может заключаться, я понял, что слишком ограничивал себя, сосредотачиваясь только на будущем труда. Передо мной встал фундаментальный вопрос, изложенный в предыдущей главе: как нам распределять экономическое благосостояние нашего общества?

Как мы уже видели, сегодня на этот вопрос отвечают в основном так – распределение «через работу». Почти у каждого есть свой набор талантов и навыков, свой человеческий капитал, с которым он ищет работу. В свою очередь, эти рабочие места обеспечивают работникам кусок экономического пирога в виде заработной платы. Вот почему сегодня мы придаем такое значение работе и почему идея получения достаточного образования, чтобы продолжать работать, так привлекательна. Но именно поэтому перспектива мира с меньшим количеством работы так обескураживает: в нем традиционный механизм нарезания экономического пирога выйдет из употребления, а образование будет приносить куда меньшие плоды, чем в былые времена.

Таким образом, правильная реакция на технологическую безработицу заключается в поиске новых ответов на вопрос о том, как нам распределять благосостояние, – эти ответы вообще никак не связаны с рабочими местами и рынком труда. Чтобы решить проблему распределения в будущем, нам нужен новый институт, который занял бы место рынка труда. Я называю его Большим государством.

Глава 10. Большое государство

В прошлом веке шел великий экономический спор о том, в каком объеме государство должно управлять экономикой, и что следует отдавать на откуп неуправляемой суете отдельных людей, свободных заниматься бизнесом. Это был глубокий интеллектуальный конфликт – яростное столкновение идей о теоретических достоинствах двух совершенно разных способов организации экономической жизни: централизованного планирования и свободного рынка. Фридрих Хайек, возможно, самый известный защитник рынка, считал, что планирование – это «дорога к рабству», путь не только к экономической катастрофе, но и к тоталитаризму и политической тирании. Некоторые экономисты рассуждали совершенно иначе: например, ученик Хайека Абба Лернер отступил от идей учителя и написал книгу «Экономика контроля», его биограф описал ее как «пользовательское руководство» для централизованного планирования[502].

Эти разногласия разделили мир. Соединенные Штаты и их союзники считали, что правильный путь – это свободный рынок; СССР и его союзники придерживались противоположной точки зрения. Временами казалось, что централизованное планирование одерживает верх. В 1960 году правительство США провело опрос в десяти странах и выяснило, что в девяти из них большинство считали, что через десять лет русские опередят все остальные государства в науке и военной сфере. В течение XX столетия статистика, просачивавшаяся из СССР, рисовала картину поразительных экономических показателей. Затем произошло великое американское унижение 1961 года, когда советский космонавт Юрий Гагарин стал первым человеком, отправившимся в открытый космос; воспарив над миром, он словно насмехался над расстилавшимся внизу Западом. Но постепенно эта картина покрылась трещинами – и они становились все глубже. Теперь мы знаем, что советской статистикой бессовестно манипулировали, чтобы получить лестные цифры. В конце 1980-х годов советский экономист Григорий Ханин пересчитал данные по экономическому росту страны и опубликовал свои выводы, вызвавшие большой резонанс в СССР. В то время как Советы утверждали, что в 1985 году объем производства был в 84 с лишним раза выше, чем в 1928 году, Ханин обнаружил, что он вырос всего в 7 раз[503]. А через несколько лет СССР развалился.

Вспоминая эту историю, мысль о том, что решать проблему распределения в будущем должно Большое государство, может показаться странной. Она как будто не просто возвращает нас к старому соревнованию между рыночной и плановой экономикой, но и поддерживает сторонников последней, проигравших в этой гонке. Разве XX век не показал, что они ошибались? Безусловно. Он убедительно продемонстрировал, что в деле максимального увеличения экономического пирога команды умных людей, сидящих в правительственных учреждениях и пытающихся координировать экономическую деятельность всех граждан в соответствии с генеральным планом, не могут сравниться с производительным хаосом свободных рынков. Однако, призывая к созданию Большого государства, я имею в виду нечто иное: нужно не использовать государство для увеличения пирога, чего безуспешно пытались добиться сторонники планирования, а сделать так, чтобы каждому достался свой кусок. Иными словами, роль Большого государства заключается не в производстве, а в распределении.

Если в мире с недостаточной занятостью свободный рынок – и в особенности рынок труда – будет предоставлен самому себе, он больше не сможет выполнять эту распределительную роль[504]. Как мы уже видели, путь в мир с меньшим количеством рабочих мест будет отмечен постоянным ростом неравенства. Исходя из опыта прошлого, подобный серьезный экономический дисбаланс оптимизма не внушает. В прошлом огромное неравенство сокращалось лишь в нескольких случаях и только в результате апокалиптических катастроф. В Европе, например, последние два значительных падения неравенства были вызваны пандемией чумы в XIV веке и кровавой бойней в ходе двух мировых войн в XX веке. Вряд ли такие прецеденты могут нас успокоить[505].

Вот почему Большое государство должно быть большим. Если мы хотим найти способ сократить неравенство менее катастрофическим путем, то прежних государственных манипуляций явно будет недостаточно. Единственный способ справиться с надвигающимся неравенством – атаковать их прямо и агрессивно.

А как же государство всеобщего благоденствия?

Но у нас ведь уже есть Большое государство – «государство всеобщего благоденствия»[506]? Действительно, наряду с рынком труда сегодня в большинстве развитых стран мира существует множество институтов, призванных поддерживать тех, кто не имеет надежных или достаточных доходов. Формы, сложность и щедрость этих механизмов, конечно, различаются в зависимости от страны, но они действуют в едином ключе, опираясь на многовековой аргумент, гласящий, что общество обязано помогать тем, кому меньше повезло в этой жизни. Иногда говорят, что толчок этим размышлениям дал молодой испанец Хуан Луис Вивес, написавший в 1526 году книгу «О помощи бедным». В то время эта идея казалась настолько спорной, что Вивес даже не захотел указать название в письме своему другу, опасаясь, что «оно попадет не в те руки»[507]. Долгое время нуждающиеся полагались на благотворительность богачей и свободное время волонтеров. Однако постепенно нищими и бродягами стали заниматься местные власти, поддерживать их или предоставлять